11.04.2011 в 12:14
Пишет Али4е:Дикий пес
Название: Дикий пес
Автор: Али4е
Категория: Dragon Age 2
Рейтинг: R
Персонажи и пейринги: Фенрис/м!Хоук
Жанр: слэш
Аннотация: То, о чем не знал вездесущий гном
Предупреждения: слегка AU и ООС, чуть-чуть БДСМ
Статус: закончен
читать дальшеМеньше всего я хотел знать, что испытывают лириумные наркоманы, но ты научил меня и этому. Что такое пристрастие, я понял, когда скользил языком по линиям твоих татуировок. Я хотел очертить каждый завиток, пусть на это понадобится вечность, но ты не давал мне и мгновения — хватал за волосы, отрывал от себя, чтобы ткнуть лицом в потертый бархат покрывал борделя. В затхлую обивку старого кресла в кабинете Авелин, когда мы ждали ее с дежурства. А то и в деревянный стол задних комнат «Висельника».
Ты никогда не приходил ко мне. Ты никогда не пускал меня к себе. Тебе нужен был огромный дом, чтобы заполнить его своей пустотой.
Меньше всего меня интересовал личный ад магов крови, но теперь мне известно, что они слышат, когда вспарывают свою плоть. Это зов. Сладкая жажда рассечь себя. Ты хватаешь меня сзади за волосы, и мое перекошенное лицо не расслабляется — оно словно стекает прочь. Ты вскрываешь меня, ты рвешь меня и режешь, я чувствую тебя внутри как горячую сталь, а на коже как холодное железо — даже если ты снял перчатки.
Еще в ту ночь, три года назад, я понял, что мне придется вымаливать каждую секунду ласки. Кто сказал, что любовник имеет право на нежность? Ты едва позволял прикасаться к тебе губами. И все же я нашел это — почти затянувшийся след прокола на соске.
— У тебя было кольцо?
И вот тогда ты впервые схватил меня за волосы и рванул вниз.
…А потом отшвырнул, как тряпку, как тело мертвого противника, из которого только что извлек клинок, и ушел без единого слова.
— Я не хочу об этом говорить, Хоук.
Согласен. Я был согласен на все, даже на твою ненависть, но, похоже, на мою долю не выпало и самого темного из твоих чувств. Ты играл в карты с Варриком, пил с Изабеллой, доводил до слез несчастную, глупую, безнадежно в тебя влюбленную Мерриль. Тебе нравилось то подманивать ее внезапной открытостью, то снова окатывать волной ледяной ярости.
Я был бы согласен и на это, но все, что мне доставалось, — и о чем не знал вездесущий гном, — это твои холодные руки и приказ, отданный взглядом, хлестким, как кнут надсмотрщика. Портовые закоулки. Какая-то щель в Клоаке, где на земляном полу были свалены кишащие клопами тюфяки, — пристанище моих менее удачливых соотечественников. Кого мы искали там? Как тебе удалось отделаться от Авелин? Почему я испытывал такое чудовищное, бездонное счастье? Мне показалось, будто я так силен, что смогу пробить твои доспехи кулаком и добраться до твоего сердца, но снова услышал лишь:
— Нам надо идти.
Согласен. В конце концов, по сути, ты был моим рабом в этом городе Казематов, запертый здесь, как в клетке, привязанный ко мне страхом перед бывшим хозяином. Он или я — весь твой выбор.
Но то, чего не знал я, чего не знал гном, чего не знала эта раскрашенная сука Арианна, унизанная перстнями и хрустальными цепочками, — ты уже начал вспоминать.
Я должен был понять в тот день на Рваном берегу, когда мы попали в засаду, и Авелин упала первой после удара кунарийского молота, упала на спину, как черепаха в своих доспехах, оглушенная, со сломанными ребрами. Меня впечатал в скалу саирабаз, и я мог только смотреть, как тает Мерриль, растворяясь в своей магии, в последней отчаянной попытке прикрыть всех нас, глупой, как она сама. Выплеснув себя до дна, она просто стояла и ждала, ждала своей смерти — такая же хрупкая, такая же непреклонная, такая же потерянная, как всегда.
И ты совершил то, что выглядело как безрассудство. Ты — которого никто из кунари так и не сумел достать, ты, который и один мог держаться против них вечно, ты, безупречный и неуязвимый силой лириума, — ты ринулся к ней, наплевав на собственную защиту, ты прорвался к ней буквально по телам, ты прикрыл ее собой и не позволил умереть.
— Почему? — спросил я тебя вечером в «Висельнике», после того как ты проиграл Варрику последнюю монету и я наконец смог подобраться к тебе на расстояние разговора.
Ты хотел об этом говорить. Я был должен понять, хотя бы начать понимать, когда ты сказал:
— Эта девочка с мертвой кровью… Она действительно умеет смотреть в зеркала и видеть в них прошлое.
Мерриль стала твоим зеркалом, заглянув в которое, ты увидел свою одержимость. Я был должен понять, пусть не тогда, чуть позже, в проулке, куда ходили блевать те, кому Нора не дозволяла осквернить кабацкий толчок. Говорили, что она трясется за его чистоту, больше, чем за свою девственность. Девственницы и котята в Киркволе? Я дрожал, как невеста, я млел, как котенок, запуская руки тебе под рубаху. И я нащупал кольцо. Должен был, должен был… Пусть ты тут же вдавил в мои плечи свои ладони насильника, заставив рухнуть на колени в более чем сомнительную грязь, пусть ты привычным жестом взял меня снизу за челюсть, отдавая четкое приказание, — именно с того дня все начало меняться.
…Я слышал, как в разговоре с Авелин ты назвал меня по имени.
…Когда мы толкались по рынку Нижнего города, на ходу перекусывая тем, что Варрик называл «пирожками с нагами», ты вдруг стряхнул крошку с моего три дня небритого лица — машинальным жестом, без капли нежности, как будто со своего.
…В «Цветущей розе» был на редкость тихий вечер, что-то томное висело в воздухе и вот-вот грозила распуститься черемуха. Поэтому, что ли, ты, отвалившись от меня, мокрого как мышь и такого же слабого, не вскочил со своим обычным «надо идти», а раскинулся на королевского размера кровати, глядя в потолок. А я протянул руку и сделал то, о чем раньше лишь сдавленно мечтал: провел пальцами по твоим серебристым волосам. Один раз, другой… Ты не отшатнулся, не обжег свирепым взглядом. Просто молча смотрел в потолок.
…Не помню, как случилось, что в «Висельнике» мы теперь всегда сидели вместе. И не только я от двери прямиком направлялся к тебе. Твои руки стали мягче. И что же, я ничего не замечал? Да нет, просто я был туп, как рабыня Арианны, и, наверное, так же смешон.
Все взорвала, как обычно, глупышка Мерриль, в чью наивность после стольких лет уже
мало кто верил. Я, отвернувшись от всех, пересчитывал кружки на подносе Норы и пытался понять, на сколько в этот раз нас нагрели и стоит ли оно скандала, когда внезапно раздался звонкий голосок эльфийки:
— Ой, Фенрис, у тебя сейчас были такие глаза… как у щенка. Ты влюбился? Ну признайся, влюбился?
Опешила даже, кажется, Нора, а рука Изабеллы дернулась к кинжалу. Я весь сжался внутри. Но твой голос не изменился. Все с той же мрачной насмешкой ты произнес:
— Да. И давно.
Впрочем, никому до нас с тобой не было дела, каждый изо всех сил подпирал спиной дверцу своего шкафа, чтобы из него не начали сыпаться скелеты или рваться демоны. Сумасшедшие братья, разбитые корабли, брошенные королевства — Судьба скрутила нас в тугой плотный ком. Нас не объединяли ни вера, ни родина, ни надежда, а только проигрыш Року в затянувшейся шахматной партии, наказанием за который стало заключение в городе Казематов. Мы все были рабами друг друга.
Иллюзии на сей счет имелись только у Андерса, точнее, у запертого в нем демона, который, привыкнув к податливости Тени, воображал, будто и здесь может что-то менять по своему усмотрению.
— Ты с ума сошел, Хоук, — увещевал меня этот одержимый. — Он же не человек, он какой-то дикий пес. Тебе нужен кто-то менее обреченный.
Почему-то его слова показались мне ужасно смешными. И я ответил тем, что совсем недавно счел бы кощунством:
— Я ферелденец, Андерс. Я люблю собак.
Менялись мы все. Возможно, это было влияние кунари с их ошеломляющим представлением о свободе: «У тебя всегда есть выбор — принять или отвергнуть кун». Или безумие Мередит, чья борьба с фантомами только делала их более реальными. Или слепота магов, которые в своих попытках вырваться из плена загоняли себя в еще худшие ловушки.
Ты наконец перестал сопротивляться. Даже я почувствовал, что ты сдался, и потому сумел ответить Данариусу именно так, как следовало:
— Это теперь моя собственность. И она слишком дорого мне обошлась.
Я не позволил тебе убить сестру вовсе не из желания спасти твою душу. Это часть дрессировки мабари — пес должен разрешать хозяину вынимать добычу даже из пасти. И мне не понадобилось отдавать молчаливый приказ глазами, я и так знал, что ты придешь ко мне этой ночью, чтобы принести в зубах свою гордость и сложить к моим ногам.
Потому что ферелденцы умеют приручать диких псов.
URL записиНазвание: Дикий пес
Автор: Али4е
Категория: Dragon Age 2
Рейтинг: R
Персонажи и пейринги: Фенрис/м!Хоук
Жанр: слэш
Аннотация: То, о чем не знал вездесущий гном
Предупреждения: слегка AU и ООС, чуть-чуть БДСМ
Статус: закончен
читать дальшеМеньше всего я хотел знать, что испытывают лириумные наркоманы, но ты научил меня и этому. Что такое пристрастие, я понял, когда скользил языком по линиям твоих татуировок. Я хотел очертить каждый завиток, пусть на это понадобится вечность, но ты не давал мне и мгновения — хватал за волосы, отрывал от себя, чтобы ткнуть лицом в потертый бархат покрывал борделя. В затхлую обивку старого кресла в кабинете Авелин, когда мы ждали ее с дежурства. А то и в деревянный стол задних комнат «Висельника».
Ты никогда не приходил ко мне. Ты никогда не пускал меня к себе. Тебе нужен был огромный дом, чтобы заполнить его своей пустотой.
Меньше всего меня интересовал личный ад магов крови, но теперь мне известно, что они слышат, когда вспарывают свою плоть. Это зов. Сладкая жажда рассечь себя. Ты хватаешь меня сзади за волосы, и мое перекошенное лицо не расслабляется — оно словно стекает прочь. Ты вскрываешь меня, ты рвешь меня и режешь, я чувствую тебя внутри как горячую сталь, а на коже как холодное железо — даже если ты снял перчатки.
Еще в ту ночь, три года назад, я понял, что мне придется вымаливать каждую секунду ласки. Кто сказал, что любовник имеет право на нежность? Ты едва позволял прикасаться к тебе губами. И все же я нашел это — почти затянувшийся след прокола на соске.
— У тебя было кольцо?
И вот тогда ты впервые схватил меня за волосы и рванул вниз.
…А потом отшвырнул, как тряпку, как тело мертвого противника, из которого только что извлек клинок, и ушел без единого слова.
— Я не хочу об этом говорить, Хоук.
Согласен. Я был согласен на все, даже на твою ненависть, но, похоже, на мою долю не выпало и самого темного из твоих чувств. Ты играл в карты с Варриком, пил с Изабеллой, доводил до слез несчастную, глупую, безнадежно в тебя влюбленную Мерриль. Тебе нравилось то подманивать ее внезапной открытостью, то снова окатывать волной ледяной ярости.
Я был бы согласен и на это, но все, что мне доставалось, — и о чем не знал вездесущий гном, — это твои холодные руки и приказ, отданный взглядом, хлестким, как кнут надсмотрщика. Портовые закоулки. Какая-то щель в Клоаке, где на земляном полу были свалены кишащие клопами тюфяки, — пристанище моих менее удачливых соотечественников. Кого мы искали там? Как тебе удалось отделаться от Авелин? Почему я испытывал такое чудовищное, бездонное счастье? Мне показалось, будто я так силен, что смогу пробить твои доспехи кулаком и добраться до твоего сердца, но снова услышал лишь:
— Нам надо идти.
Согласен. В конце концов, по сути, ты был моим рабом в этом городе Казематов, запертый здесь, как в клетке, привязанный ко мне страхом перед бывшим хозяином. Он или я — весь твой выбор.
Но то, чего не знал я, чего не знал гном, чего не знала эта раскрашенная сука Арианна, унизанная перстнями и хрустальными цепочками, — ты уже начал вспоминать.
Я должен был понять в тот день на Рваном берегу, когда мы попали в засаду, и Авелин упала первой после удара кунарийского молота, упала на спину, как черепаха в своих доспехах, оглушенная, со сломанными ребрами. Меня впечатал в скалу саирабаз, и я мог только смотреть, как тает Мерриль, растворяясь в своей магии, в последней отчаянной попытке прикрыть всех нас, глупой, как она сама. Выплеснув себя до дна, она просто стояла и ждала, ждала своей смерти — такая же хрупкая, такая же непреклонная, такая же потерянная, как всегда.
И ты совершил то, что выглядело как безрассудство. Ты — которого никто из кунари так и не сумел достать, ты, который и один мог держаться против них вечно, ты, безупречный и неуязвимый силой лириума, — ты ринулся к ней, наплевав на собственную защиту, ты прорвался к ней буквально по телам, ты прикрыл ее собой и не позволил умереть.
— Почему? — спросил я тебя вечером в «Висельнике», после того как ты проиграл Варрику последнюю монету и я наконец смог подобраться к тебе на расстояние разговора.
Ты хотел об этом говорить. Я был должен понять, хотя бы начать понимать, когда ты сказал:
— Эта девочка с мертвой кровью… Она действительно умеет смотреть в зеркала и видеть в них прошлое.
Мерриль стала твоим зеркалом, заглянув в которое, ты увидел свою одержимость. Я был должен понять, пусть не тогда, чуть позже, в проулке, куда ходили блевать те, кому Нора не дозволяла осквернить кабацкий толчок. Говорили, что она трясется за его чистоту, больше, чем за свою девственность. Девственницы и котята в Киркволе? Я дрожал, как невеста, я млел, как котенок, запуская руки тебе под рубаху. И я нащупал кольцо. Должен был, должен был… Пусть ты тут же вдавил в мои плечи свои ладони насильника, заставив рухнуть на колени в более чем сомнительную грязь, пусть ты привычным жестом взял меня снизу за челюсть, отдавая четкое приказание, — именно с того дня все начало меняться.
…Я слышал, как в разговоре с Авелин ты назвал меня по имени.
…Когда мы толкались по рынку Нижнего города, на ходу перекусывая тем, что Варрик называл «пирожками с нагами», ты вдруг стряхнул крошку с моего три дня небритого лица — машинальным жестом, без капли нежности, как будто со своего.
…В «Цветущей розе» был на редкость тихий вечер, что-то томное висело в воздухе и вот-вот грозила распуститься черемуха. Поэтому, что ли, ты, отвалившись от меня, мокрого как мышь и такого же слабого, не вскочил со своим обычным «надо идти», а раскинулся на королевского размера кровати, глядя в потолок. А я протянул руку и сделал то, о чем раньше лишь сдавленно мечтал: провел пальцами по твоим серебристым волосам. Один раз, другой… Ты не отшатнулся, не обжег свирепым взглядом. Просто молча смотрел в потолок.
…Не помню, как случилось, что в «Висельнике» мы теперь всегда сидели вместе. И не только я от двери прямиком направлялся к тебе. Твои руки стали мягче. И что же, я ничего не замечал? Да нет, просто я был туп, как рабыня Арианны, и, наверное, так же смешон.
Все взорвала, как обычно, глупышка Мерриль, в чью наивность после стольких лет уже
мало кто верил. Я, отвернувшись от всех, пересчитывал кружки на подносе Норы и пытался понять, на сколько в этот раз нас нагрели и стоит ли оно скандала, когда внезапно раздался звонкий голосок эльфийки:
— Ой, Фенрис, у тебя сейчас были такие глаза… как у щенка. Ты влюбился? Ну признайся, влюбился?
Опешила даже, кажется, Нора, а рука Изабеллы дернулась к кинжалу. Я весь сжался внутри. Но твой голос не изменился. Все с той же мрачной насмешкой ты произнес:
— Да. И давно.
Впрочем, никому до нас с тобой не было дела, каждый изо всех сил подпирал спиной дверцу своего шкафа, чтобы из него не начали сыпаться скелеты или рваться демоны. Сумасшедшие братья, разбитые корабли, брошенные королевства — Судьба скрутила нас в тугой плотный ком. Нас не объединяли ни вера, ни родина, ни надежда, а только проигрыш Року в затянувшейся шахматной партии, наказанием за который стало заключение в городе Казематов. Мы все были рабами друг друга.
Иллюзии на сей счет имелись только у Андерса, точнее, у запертого в нем демона, который, привыкнув к податливости Тени, воображал, будто и здесь может что-то менять по своему усмотрению.
— Ты с ума сошел, Хоук, — увещевал меня этот одержимый. — Он же не человек, он какой-то дикий пес. Тебе нужен кто-то менее обреченный.
Почему-то его слова показались мне ужасно смешными. И я ответил тем, что совсем недавно счел бы кощунством:
— Я ферелденец, Андерс. Я люблю собак.
Менялись мы все. Возможно, это было влияние кунари с их ошеломляющим представлением о свободе: «У тебя всегда есть выбор — принять или отвергнуть кун». Или безумие Мередит, чья борьба с фантомами только делала их более реальными. Или слепота магов, которые в своих попытках вырваться из плена загоняли себя в еще худшие ловушки.
Ты наконец перестал сопротивляться. Даже я почувствовал, что ты сдался, и потому сумел ответить Данариусу именно так, как следовало:
— Это теперь моя собственность. И она слишком дорого мне обошлась.
Я не позволил тебе убить сестру вовсе не из желания спасти твою душу. Это часть дрессировки мабари — пес должен разрешать хозяину вынимать добычу даже из пасти. И мне не понадобилось отдавать молчаливый приказ глазами, я и так знал, что ты придешь ко мне этой ночью, чтобы принести в зубах свою гордость и сложить к моим ногам.
Потому что ферелденцы умеют приручать диких псов.